Останься...
- Ну останься, - говорит он, - останься,
я отдам тебе это чёртово право
ходить налево и ходить направо,
хоть бежать, хоть лететь – только останься.
Я тебя, словно варежку, белой резинкой
привяжу – ты иди, а потом возвращайся,
но только, пожалуйста, ещё останься,
я буду тебе второй половинкой.
А мне хотелось, чтоб он говорил «голубка»,
чтобы губы дрожали от переизбытка…
Господи, что же это за пытка,
что за такая чёртова мясорубка?
Когда ещё не прожита половина жизни,
а половина вечной любви – уже, пожалуй,
и даже большая её часть… не жалуй
меня, не щади, ни ныне ни присно,
потому что, ну сколько же уже можно?
Во всём, что имею, я сама виновата,
и вся уже обложена бинтами и ватой
там, где вводилась любовь подкожно.
И кому я сдалась – такая вот половинка,
не годящаяся даже для медленных танцев.
А он говорит: "Ну останься, останься…"
И всё тянет, как варежку на резинке…
Кто мы, Тэйми, скажи, как нам себя назвать -Кто мы, Тэйми, скажи, как нам себя назвать -
Каждый раз, как в последний, ложащиеся в кровать?
Не научены ничему, кроме петь, писать и страдать,
И разматывать сердце, как пластырь,
Чтобы вечно кого-то латать.
Мы не лекари и не пекари… мы даже не рыбаки.
Но порой нас вскрывает так, что свет пробивает кишки.
Тяжелы наши мысли, слёзы легки.
Отчего же нам плачется, Тэйми, какая у нас беда?
Просто стыдно признаться, как взрослым нам хочется иногда,
Чтобы мама и папа любили нас маленьких, там и тогда…
Ладно, не думай об этом… так, ерунда.
Ты замечаешь, Тэйми, как ночью взмывают над городом наши дома,
И летят всё выше и выше? И можно сойти с ума,
Понимая, что утром с нами случится не небо, не космос, а та же тюрьма,
И мы сходим с ума, но привычно выходим опять из своих квартир,
И идём покупать хлеб и кефир.
Из своих персональных пустынь шлём друг другу скупые звонки,
Из двухкомнатных поднебесий, из чумы, из пурги, из цинги -
Мы всё тянем незримые нити, словно пальцы одной руки,
Но по-прежнему так далеки…
Всё, за что нас полюбят, Тэйми, не сейчас, а когда-то потом,
Мы уместим в одной тетради всё целиком.
Если нам повезёт, наша музыка останется под потолком
колдовать, вынимая душу.
Посмотри, я ведь тоже трушу.
Но это же вовсе не повод молчать о чём-то таком…
Кто мы, Тэйми, скажи, если дарим то смерть, то любовь, то грусть,
Я смотрю на нас, слушаю, трогаю, и не разберусь.
Всё окажется просто однажды - я взлечу и на звонкие нити порвусь,
И рассыплюсь по небу, как ты.
Ну и пусть, моя радость… ведь пусть, пусть…Слушай, слушай, это же глупоСлушай, слушай, это же глупо – вот так надраться, чтоб всё посметь.
С вечера в сердце мерцает золото, утром в башке звенит только медь.
Если вечно с изнанки ноет, а с лицевой ещё можно терпеть -
Это не жизнь, Тэйми, это такая смерть.
Просто однажды от нас уезжают, уходят, и с кем-то живут далеко
самые наши любимые –
падают в прошлое, как в молоко.
И больше оттуда ни звука, ни строчки, ни слова - вообще, ничего!
Ты живёшь потом, а в тебе дыра – величиной с тебя самого.
Иногда ты в неё смотришь и думаешь: ого!..
Слушай, Тэйми, ведь мы потому так легко проживаем друг друга насквозь,
Что ныряем потом в эти дыры, и думаем: ладно, опять не срослось.
Не срослось, понимаешь…
А в сущности, что там срастётся, что?
Если мы изнутри простреляны в три обоймы, как решето.
Небеса нависают над нами, как анестезиологи, как врачи,
Хочешь – плачь или пой, или смейся,
хочешь - стиснув зубы, молчи.
Нас сошьют патефонными иглами, в нас проденут такие лучи,
Что за этой тонкой материей мир подмены не различит.
Ампутация прошлого, Тэйми, ампутация и - культя…
Знаешь, что самое странное?.. Что нас и таких хотят.
Золотые, бесценные люди к нам приходят, стучатся, звонят.
К нам бредут, как по минному полю, тянут руки сквозь наши печали
к нам - холодным, пустынным, выжженным…
Ну давай мы с тобой выживем!
Нас почти уже залатали. Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышитЮзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался…»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
- Что за чёрт? – думает Юзек. – Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», – вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
- Юзек, я открою окно, ладно? - шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
- Хочешь пить? – а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» - Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу. Елена Касьян.
Странное опустошение после ее стихов..